Если и есть то место, где каждый из нас по настоящему свободен. - Я не знаю, как назвать то неуловимое, нежное, нечеловеческое, что переполняет меня каждый раз. Когда я предаюсь воспоминаниям. Как путник возвращается домой. Так и я погружаюсь в себя. Оставив где-то - Насмешки, косые взгляды, упрямство, - все смолкает, вот я и дома. Глупо твердить о счастье. Все гораздо проще и легче. Потому что среди воспоминаний, которые я возвращаю из глубины забвения, есть миг, который не затеряется в вечности.

Медлительные, торжественные, тихие возвращаются ко мне эти часы и все так же захватывают, все так же волнуют. Как и сегодня, в это вечер, печальный час, и в небе, лишенном света, затаилось смутное желание. В каждом мгновении воспоминаний я вновь и вновь познаю себя. И чтобы воскресить эту любовь, довольно самой малости, буть то воздух комнаты, которую слишком долго не открывали, или знакомые шаги на лестничном пролете.

Таков и это вечер. В маленькой квартире на краю большого города мне вспоминается не былое счастье, но некое странное чувство. Я возвращаюсь к самой себе. Ощущаю всю меру своей скорби, и она становится мне милее. Да, быть может, грусть былых несчастий и есть счастье.

Уже поздно. На стенах на выцветших обоях гордые вечно смотрящие олени. Комнату освещает только луна. Немая свидетельница событий, и я ощущаю на лице ее отблески. Нескончаемые мерные вздохи доносятся до меня - дыхание мира, непреходящее равнодушие и спокойствие того, что не умирает. Становится прохладней. Загораются огни в соседнем доме. И не смолкает мощное дыхание мира. Из равнодушия рождается какая-то потаенная песнь. Я мысленно проживаю вновь и вновь прожитые дни в этом доме, в этой квартире. В небольшом районе, в обычном доме, где на лестнице темно. Даже сейчас я могу вбежать по лестнице единым духом и ни разу не споткнуться. Все мое тело хранит отпечаток этого дома. Ноги в точности помнят высоту ступеней. И ладонь хранит шероховатость перил.

Летними вечерами, когда двор наполнялся гамом. Моим излюбленным местом был балкон. Отсюда я наблюдала за происходящим. Втайне завидуя своим сверстникам. Одиночество этому всему придает цену. Я люблю тишину. Эту игрушку никто не может у меня отнять. Они старались ее сломать, но у них не получилось. Мама уходит, ее отсутствие наполняет меня тоскою, она сообщает: "Я иду работать". Небо и ночь, полная звезд, обретает свой смысл: это благодать, которой нет цены. Летние ночи, таинство, пламенеющее звездами. И, подняв глаза, я впивала чистоту ночи. Порой где-то громыхала машина, быстро просясь. Или где-то затягивал пьяный, но и это не нарушало моих размышлений. О чем я думала тогда, где были мои мысли. В ожидании ее возвращения.

Часть 1. Мама

Мама тоже всегда молчала. Иной раз ее спрашивали: О чем ты думаешь? Ни о чем, - отвечала она. И это была правда. Все тут, при ней, - о чем же думать? Ее жизнь, ее заботы, ее единственный ребенок просто-напросто были при ней, а ведь того, что само собой разумеется, не ощущаешь. Так было и в тот вечер. Когда я ей призналась. Тогда она опустилась на стул и смутным взглядом растерянно уставилась на меня. Вокруг нее сгущается ночь, и во тьме немота ее полна безысходного уныния, я едва различала угловатый силуэт, худые, костлявые плечи: мне страшно. Но мне трудно плакать перед лицом этой немоты. Я жалею мать - значит ли это любить? Она никогда меня не ласкала, она этого не умеет. И вот долгие минуты я стою и смотрю на нее. И чувствую себя посторонним и оттого понимаю ее муку. Мне кажется - что-то встрепенулось внутри, какое-то смутное чувство, наверное, это любовь к матери. Что ж, так и надо, ведь, в конце концов, она мне мать.

Мать вздрогнула. Испугалась. Странная мать, такая равнодушная! Только безграничное одиночество, переполняет мир, помогает мне постичь меру этого равнодушия.

- Зачем тебе все это, - словно эхо звучат ее слова, - что я скажу людям.

И она беззвучно зарыдала.

Внезапный испуг для нее кончился кровоизлиянием в мозг. Меня вызвали с работы. Когда я примчалась, она уже лежала в постели. Врач посоветовал не оставлять ее одну. Я прилегла подле нее на кровати, поверх одеяла. Было лето. Жаркая комната еще дышала ужасом недавно разыгравшейся драмы. За стеной слышались шаги, скрип дверей. В духоте держался запах уксуса, которым обтирали больную. Она беспокойно металась, стонала, порой вздрагивала всем телом. И я, едва успев задремать, просыпалась вся в поту, настороженно приглядывалась к ней, потом бросала взгляд на часы, на которых плясал отраженный огонек ночника, и вновь погружалась в тяжелую дремоту. Лишь позднее я постигла, до чего одиноки были мы в ту ночь. Одни против всех. Другие спали в этот час, когда нас обоих сжигала лихорадка. Старый дом казался пустым, нежилым. Где-то прошла машина, и ней иссякла надежда, какие пробуждают в нас люди, пропала уверенность, которую приносят нам городские шумы. В доме еще отдавалось эхо мимо погревшей автомашины, потом все угасло. И остался лишь огромный сад безмолвия, где порою прорастали пугливые стоны больной. Никогда еще я не чувствовала себя такой потерянной. Мир растаял, а с ним обманная надежда, будто жизнь каждый день начинается сызнова. Ничего больше не существовало - ни честолюбивых замыслов, любимых красок. Осталось только болезнь и смерть, и они затягивали меня: И, однако, в тот самый час, когда рушился мир, я жила. И даже, в конце-концов, уснула. Но все же во мне запечатлелся надрывающий душу, полный нежности образ этого одиночества вдвоем. Только сейчас, только в этот миг вспомнился мне смешанный запах пота и уксуса, вспомнились минуты, когда я ощутила узы, соединяющие меня с матерью. Словно безмерная жалость, переполнявшая мое сердце, излилась наружу, обрела плоть и, не считая себя самозванкой, добросовестно исполняла роль дочери старой женщины с горькой судьбой.

Все просто, все очень просто при свете окон; в ночной прохладе, в долетающих до меня звуках ночного города. Если этот вечер ко мне возвращает образы, как не принять урок, который они дают, урок любви и нежности. Этот час - как бы затишье между ДА и НЕТ, а потому я отложу надежду и отвращение к жизни. Да, надо только принять прозрачную ясность и простоту потерянного рая, заключенную в одном лишь образе.

Мы сидим молча друг против друга. Прекрасная улыбка освещает ее лицо, почти не трогая губ.

- Ну, как, мама?

-Да так, ничего. Ты лучше скажи, она знает о твоем решении.

-Да.

- Она приняла.

-Нет.

- Вы расстались.

-...

Она сидит на краешке дивана, ступни плотно сдвинуты, руки сложены на коленях. Молчание. Да, правда, что еще можно сказать? В молчании все проясняется.

- Знаешь, мне когда-то сказали: Жить так трудно и самая горькая ошибка - заставить человека страдать, - говорит она и замолкает. Ее взгляд устремлен куда-то далеко.

В окно вливается все, чем дышит улица. Слышен шум уличного движения, нарастающие к вечеру. Мать встает, берет вязание. У нее неловкие пальцы, изуродованные артритом. Она вяжет медленно, по три раза принимается за одну и ту же петлю или распускает весь ряд. Он смотрит на меня смущенным взглядом, словно извиняется передо мной.

- Нынче рано становится прохладно. Да и время не так тянется.

Она встает, зажигает свет.

- И темнеть стало рано. Ты уже уходишь.

- Нет, почему ты это спрашиваешь?

- Просто так, надо же что-то сказать.

Что-то удерживает меня в этой комнате, если не уверенность, что все к лучшему, то бессмысленная простота мира.

Через месяц ее не стало.

Куда придет эта ночь, в которой я больше не принадлежу себе? Есть нечто опасное в слове пустота. И как отделить нынешнюю пустоту от комнаты из прошлого? Я уже сама не знаю, живу или только вспоминаю. И сегодня ночью я понимаю: в такие минуты хочется умереть, потому что видишь жизнь насквозь - и тогда все теряет значение и смысл. Человек страдает, на него обрушивается несчастье за несчастьем. Он все выносит, свыкается со своей участью. Его уважают. А потом однажды вечером оказывается - ничего не осталось; человек встретил друга, когда-то близкого и любимого. Тот говорит с ним рассеянно. Возвратясь домой, человек кончает самоубийством.

Мне необходима ясность мысли. Да все просто. Люди сами все усложняют. Пусть нам не рассказывают сказки. Пусть не изрекают о тех, кто ушел: Она стала жертвой общества, А скажут просто: Она ушла. Кажется, пустяк. Но все-таки не совсем одно и то же.

И потом, есть люди, которые предпочитают смотреть своей судьбе прямо в глаза.