5.

Но выставить Вовку из спальни оказалось не таким уж простым делом. Осклабившись на твою тираду и возмущение до самых ушей и наклонившись за уроненным бюстгальтером, который Вовка поднял, нарочито боязливо зацепив двумя пальцами за самый краешек, Вовка принялся потрясысать им перед твоим носом, дразня, как недавно ещё кота: ну что, брат, небось ещё скажешь, что и эту штучку ещё напялишь? Ну-ну, давай, приступай - только поймай сначала!... Заметив его донельзя довольную рожу, с которой он наблюдал, как ты, подпрыгивая, пытаешься отобрать у него свой лифчик, и видя, что все уговоры типа ну отдай же, ну мы ведь так совсем опоздаем, - со свистом пролетают у него мимо ушей, ты решаешь сменить тактику, и, обозлившись, демонстративно теряешь всякий к нему интерес, и, отвернувшись, отходишь к шкафу, чтобы наконец-то достать и уложить в спортивную сумку чёрное тренировочное трико, аэробкроссовки, комбидресс, спортивные носочки и трусики, полотенца, шампунь, жидкое мыло и душевые тапочки, дезодорант, крем для ухода за телом, крем для лица и век, а, отойдя к столику, собираешь самые необходимые принадлежности в маленькую косметичку, чтобы привети себя в порядок после душа, заодно положив в неё миниатюрный "походный" флакончик твоих любимых духов.

Поражаясь твоим артистическим способностям, Вовка мучительно пытался сообразить, а не напутал ли он чего-нибудь, и точно ли сегодня ещё какое-то там марта, а не самое что ни не есть первое апреля, отчего так вдуг резко захотелось обернуться и убедиться, что всё враньё и задница у него не белая. При этом он продолжал с удивлённым интересом следить за твоими манипуляциями, немного растерянно и молча. Но когда ты вытащил из ящика стола увлажняющую помаду, он не выдержал и съехидничал: ага, никак ты сейчас и губки красить примешься? Вместо ответа ты смотришь на него, как на последнего балбеса: ну кто же этим красит губы перед тем, как пойти потеть в спортивный зал? Там же всё потечёт за считанные секунды! Увлажняющая помада - это на после спорта, а на него нужна суховатая, въедающаяся в ткань губ так называемая "устойчивая к поцелуям", удлинённый патрончик которой - после некоторого раздумья на тему того, к какому именно оттенку у тебя сегодня больше лежит душа - ты вынимаешь из стаканчика, битком набитого подобными палочками помад и прочими выворачиваемо-вытягиваемыми штучками, содержание, правильное применение и насущная необходимость которых для тебя настолько же само собой разумеещееся дело, насколько для Вовки - тайна и вечная загадка: а для чего, собственно говоря, всё это нужно?

Притихший Вовка, совсем позабыв о зажатом в руке лифчике, затравленно наблюдал за тем, как ты сначала уверенной рукой обводишь контур губ и заполняешь его помадой, затем накладываешь на веки специальные, не растекающиеся ни в бассейне, ни в сауне тени, подкрашиваешь ресницы водоустойчивой тушью, расправляешь слипшиеся реснички миниатюрной расчёсочкой, и фиксируешь свой лёгкий, сведённый до минимума выполняемых операций и количества наносимой косметики макияж тонким слоем полупрозрачной пудры, нанося её большой, широкой и очень мягкой кисточкой, душистым ворсом которой так приятно пощекотать себе кончик носа! Обернувшись к стоящему у тебя за спиной Вовке, ты игриво проводишь пушистым кончиком напудренной кисти и по его подбородку, отчего Вовка чихает и чешет себе нос, почти вытерев его твоим лифчиком. Отчихавшись, Вовка как-то вдруг очень серьёзно и пристально смотрит на тебя, и тихо произносит: слушай, давай заканчивай, а?... Это... это у тебя уже как-то слишком по-настоящему, а нам же через два дня - туда, а там же нары, а ты тут - такой, а там же таких... Но договорить он не успевает, поскольку ты резко оборачиваешься на него, и его обдаёт жаром от горящего в твоих глазах огня насмешки и презрения. Выдернув лифчик из Вовкиных как-то сразу ослабевших пальцев, ты, ни слова не говоря, отходишь к шкафу, и, зайдя за приоткрытую дверцу, скидываешь курточку и футболку, и уже более привычными движениями, чем сегодня утром перед зеркалом, надеваешь лифчик, и даже почти с первого раза умудряешся застегнуть крючки застёжки, оказавшейся на этот раз расположенной сзади.

Немного повернув голову и заметив заглядывающую к тебе за шкаф взлохмаченную Вовкину голову, ты вздрагивашь и невольно загораживаешься руками. Ты видишь, что Вовкины глаза, полные ужаса и одновременного любопытства, неотрывно прикованы к твоим хорошеньким грудям. Испугавшись твоего резкого движения, он поднимает голову, и ваши взляды встречаются. "Так ты это?... Того?.. Так ты на самом деле?...", - шепчет Вовка, и ты видишь, что его глаза совсем по-другому смотрят на тебя, испытующе и с каким-то неведомым тебе доселе интересом, и так странно-волнителен этот необычно долгий вгляд, блуждающий по твоим покрытым помадой неброско-скромного оттенка губам... Очнувшись, ты с напускной насмешливостью говоришь, чтобы он хотя бы отвернулся, раз уж так и не соизволил выйти из комнаты, но внутри чувствуешь, что почему-то ужасно стесняешься этого болвана, с которым столько раз уже видели друг друга нагишом и в раздевалках, и в бане... Но сейчас ты видишь, что от твоих слов у Вовки начинают краснеть уши, и, потупив глаза, он как-то боком протискивается к двери и вымётается из твоей комнаты. Дверь за собой он прикрывает, однако, ровно на столько, чтобы в ней осталась едва заметная узенькая щёлочка, - а кому, как не тебе, знать, почему, прикрывая дверь с той стороны, у представителей мужского пола вмиг теряются все способности к приложению своей пресловутой силы к свободно двигающемуся на петлях устройству, из мира по ту сторону которого их только что изгнали, указав наманикюренным пальчиком на дверной проём.

Возмутившись, ты решительно идёшь к двери, чтобы её хорошенечко захлопнуть, но в ту же самую минуту дверь распахивается, и навстречу тебе шагает не менее решительно настроенный Вовка, до которого, стоило ему лишь переступить через порог твоей комнаты, сразу же дошла вся абсурдность того, что его только что выставил за дверь его же собственный приятель. Не дав тебе опомниться, он прямиком идёт к шкафу, и среди груд непонятно откуда взявшихся там платьев тщетно пытается отыскать забытую им у тебя с неделю тому назад джинсовую куртку, которую он сам туда и повесил, как помнится, между твоим тёмно-серым костюмом и чем-то ещё, на что он уже не успел обратить внимания, целиком поглотившись изучением фигурки одной из вновь прибывших гостей, профлиртовав с которой весь вечер, убежал провожать, позабыв обо всём на свете. Не видя ничего похожего на тёмно-серый ориентир, довольно свободно болтавшийся когда-то в твоём шкафу рядом с рубашками и брюками, Вовка начинает злиться и на твои слова о том, что ты сам не понимаешь, как такое могло случиться и всё, что было в шкафу, из мужского сегодня утром вдруг превратилось в женское, он нервно огрызается, что его, брат, мало интересует, куда ты умудрился поупрятывать все свои нормальные шмотки, и откуда ты столько бабской дребедени натаскал - никак ещё скажешь, что у тебя, поди, ни одних приличных мужских трусов не осталось, и теперь в одном чёрт-те чём и сбоку бантике собираешься выгуливать!... Ах ты, ... - и он ронят на пол запрятанную между трусиками и лифчиками коробку ароматизированных гигиенических прокладок на каждый день, корорые, благоухая ландышем, веером рассыпаются по полу... Совсем залившись багровым румянцем, Вовка, стараясь не смотреть туда, быстренько собирает обратно в коробку тонюсенькие бархатистые прокладочки с цветочным бордюром и розовой полоской из папиросной бумаги, защищающей с изнанки клеющийся слой, но впопыхах всё у него получается криво, и не поместившиеся лепестки он, судорожно сминая в своём огромном кулаке и вконец одурев, засовывает себе в карман...

Забросив злополучную коробку подальше в шкаф, Вовка в изнеможении опускается на стул перед туалетным столиком, но, не увидя и на нём ничего подтвержающего твоё мужское бытиё, он, наконец, взмоляется: ты ему, слышь, курточку-то сначала верни, а потом уж выпендривайся, сколько влезет. Хоть показ мод мне тут можешь устроить, или курсы на тему "Как правильно пользоваться прокладками" или "Какого хрена заводить одновременно две почти ничем не отличающиеся помады, и пользоваться ими одна поверх другой", или что-нибудь в этом духе... И если ты ему прямо сейчас же не отдашь его куртку, кто-то будет вынужден кому-то для профилактики набить морду, чтобы впредь таких выпендронов не устраивал! Но, сидя на стуле, и наблюдая изменившиеся внутренности шкафа совсем под другим ракурсом, Вовка вдруг с радостью облегчения замечает рукав своей грубой джинсовухи, совсем зажатой со всех сторон воздушными муслинами и крепами. Вскочив и чуть не споткнувшись в радостной спешке, Вовка прямо-таки выдёргивает свою куртку из твоего шкафа, встряхивает, и в ту же секунду ты прыскаешь, и, хохоча, валишься на кровать: всё, что когда-то было огромной Вовкиной джинсой, оказалось сейчас аккуратно приталенной коротенькой курточкой с застёжкой "не туда" и двумя вытачками на груди...

Поняв, что куртки ему, как ушей своих, не видать, обозлённый Вовка чуть не набрасывается на тебя в кулаками, но ты проворно спрыгиваешь с кровати, и, подхватив спортивную сумку и заливаясь смехом, бежишь от него в прихожую, где, скинув сумку поверх Вовкиной и, подхватив только что устроившегося выполнять свой очередной намывательный ритуал - на этот раз с поднятой выше головы задней лапой - Тимофея, еле-еле успеваешь запереться от Вовки в ванной. Вышибить слабенькую дверь Вовка, конечно же, мог бы за считанные доли секунды, но, принимая во внимание тот факт, что дверь сия в прошлое только воскресенье была вами собственноручно снята с петель, починена, отшкурена, покрашена и повешена обратно, за что Вовка даже получил отдельную благодарность от твоей мамы в виде здоровенного куска пирога, завёрнутого ему "на дорогу", вероятность того, что он сам же её сейчас и снесёт, колебалась где-то в районе нуля с хвостиком. Услышав же после слонового топота приближающихся вовкиных копых сначала только громкое сопение, а затем робкое мышиное скрежетание и жалобный Вовкин голос: "Илюх, ну пойдём же уже, Светка ж засмеёт, что первой причалила, ну, отдашь потом когда-нибудь, если чего...", ты понимаешь, что и разнесчастный вероятностный хвостик напрочь отпал от нулевых районов.

Приоткрыв дверь и выпустив сначала для разведки нервно передёрнувшегося Тимку, зашагавшего от резкой перемены положений сначала влево, потом вправо, и, наконец, свалившегося прямо посреди коридора, где он, после некоторого раздумья, старательно принялся вылизывать сжатую в кулачок лапу, ты, весь сияя от ехидства и сладости одержанной победы, как ни в чём ни бывало толкаешь дверь ногой, и в ответ на раздавшееся за ней оханье, открываешь кран и начинаешь мыть руки. Видя в зеркале, как в приоткрытой двери появляется сначала Вовкин нос, а потом и сам Вовка, потирающий едва не упирающийся в перекладину двери лоб, ты спокойно вытираешь руки пушистым махровым полотенцем небесно-голубого цвета, после чего выдавливаешь из снятого с полочки тюбика розоватую колбаску крема для рук, и старательно начинаешь её вмассировать в пальчики, ладошки и подушечки у ногтей. Бросив сам себе на прощание обворожительную улыбку в зеркало и выходя из ванной мимо всё ещё торчащего в дверях и изо всех сил страдающего Вовки, ты мимоходом приподнимаешься на цыпочки, и, притянув Вовкину лохматую голову за уши, касаешься ушибленного лобика собранными в бантик губами, издав при этом громкий и сочный чмокающий звук... Смешливо оглядываясь на ошарашенного Вовку, на лбу которого сразу же закрасовалась очаровательная розочка цвета твоей губной помады, ты весело сообщаешь, что, ну видишь, сразу и полегчало, и давай уже не топчись там, Вовка, давай, в темпе, в темпе, побежали, а то и впрямь опоздаем!