14.
Мороженое, от которого ты всегда тихо тащился, даже странно как-то для парня, теплые лучи ласкового весеннего солнышка, пробивающиеся через веселенькие шторы кафешки, цветы на столике, оживленный щебет Юльки и Светки, рассматривающих новый каталог AVON, ничего тебя почему-то не волнует, не задевает, не радует. Эти обе козы, подруги то есть, прости господи, смотрят с тебя с легким недоумением, потом тихо смеются. Вот только у Светки снова взгляд стал неопределенный, и говорит, что ей пора. Юлька о чем-то спрашивает тебя, вроде - прошвырнуться по магазинам. Ты вяло отнекиваешся, быстро чмокаешь обеих, бежишь к маршрутке, и через 40 бесконечных минут тряски в раздолбанном микроавтобусе "Газель" влетаешь в квартиру, грохнув входной дверью. Перепуганный Тимошка кидается под кровать, откуда, недовольно урча и мотая полосатым хвостом, неодобрительно смотрит, как ты с глазами, полными слез, сдираешь с себя кроссовки, летящие из комнаты через весь корридор прямо в прихожую, клетчатую рубашку, джинсы и душащий тебя спортивный лифчик.
Фуу, грудь расправилась, ты чувствуешь себя лучше, и, наконец, земечаешь у себя на ногах розовые носки с ажурной резинкой, которые ты машинально надел с кроссовками перед выходом в военкомат. Тебе становится понятно замешательство и возмущение старшины, конечно же, заметившего эту маленькую деталь, и ты от души звонко смеешься; действительно, декабристка.
Потом ты снова вспоминаешь Вовкин взгляд, его взмах руки, видишь, как он, придерживая сумку, вместе с другими парнями лезет в армейский автобус, и думаешь, что и ты бы мог, но вот это... Господи, да реши, наконец, о чем ты думаешь, о том, что мог бы сейчас ехать со всеми парнями в часть, или о том, что мог бы сейчас ехать с Вовкой... Или Вовка мог бы сейчас сидеть с тобой в этой комнате, а, может быть, на кухне, и ты стял бы перед плитой, уткнувшись в книгу рецептов, в любимом цветастом халатике из мягкого хлопка, а Вовка говорил бы, что согласен съесть уже что угодно, в духовке доходили бы пирожки с клубничной начинкой, и их аромат не мог бы задержать никакой уплотнитель...
Ты смотришь на свои трусики, так несексуально и зло впивающиеся в ягодицы, и тебе становится одиноко, и снова хочется плакать, непонятно почему...
Ты почти механически собираешь разбросанную одежду, аккуратно складываешь джинсы, вешаешь на плечики рубашку и несешь ее в шкаф, думая о том, что надо бы и уборку сделать, окна помыть, но не хочется, завтра, потом, не в казарме живем, это пусть теперь Вовка в казарме шваброй машет. С этими мыслями ты открываешь шкаф, смотришь на свои наряды, и понимаешь, что Юлька все-таки была права. Для поправки настроения или вкусненькое съесть, или новую тряпку купить, а может, и не одну, что угодно, хоть пару колоток, а еще лучше чулок, как видела сегодня краешком глаза, пока бежала домой, с широкой резинкой, по резинке вышиты цветочки, если с короткой юбкой, так, чтобы часть резинки видна была, может получиться очень ничего... Определенно, надо подумать, а может быть с поясом, видела какой-то новый, с одной подвязкой снаружи... Ты перебираешь плечики с платьями, вспоминая, когда надевала их последний раз. Вот темно-красное, из мягкого тонкого вельвета. Ты надеваешь его, оно кажется почти невесомым, мягко, как перчатка, облегает твою точеную фигурку, и ты решаешь, что не будешь предлагать его Светке, как собиралась. В каком-то бутике видела интересное платьице-комбинацию из полупрозрачного шелка, на тонких бретельках, нежно-фисташковое, с кружевами соломенного такого цвета... Надо бы заглянуть, унесут... Там еще одно было интересное, коричневое, из тяжелого шуршащего шелка, с жестким корсажем и пышными юбками...
Почти с сожалением ты вылезаешь из платья, вешаешь его обратно, и решительно закрываешь шкаф. Ладно, все завтра, никуда сегодня идти не хочется.
Ты снимаешь трусики, садишься перед зеркалом туалетного столика, и тщательно смываешь косметику, несколько минут смотришь на себя, а затем, шлепая по полу босыми ногами, идешь в ванную. Теплая вода стекает по плечам, груди, животу, бедрам... Мягкая струйка затекает между ног, омывает влагалище, теплая волна накатывает на живот, опускается, ты кладешь одну руку на низ живота, другая сама ложится на грудь и начинает ее тихонько массировать, легко, кругами, тело отзывается незнакомой тянущей истомой, глаза закрываются, транзистор у зеркала поет что-то сладкое, старое, почти забытое, что-то вроде "Lady In Red".
Ты едва вспоминаешь, что дарил Юльке диск Криса де Бурга "Beautiful Dreams", а она еще тогда сказала, что это первый нормальный диск, что ты слушаешь какое-то дурацкое техно... Выделывалась, конечно, она же сама от техно... Воспоминания прерываются, нет ничего, тепло от воды, пара, сладкой музыки, ты не чувствуешь времени, продолжаешь ласкать свое тело, и вдруг чувствуешь что-то новое, похожее сразу на мороз и жар, и то, что не можешь описать, ты чувствуешь, как в тебе все набухает, увеличивается, раскрывается. Ты начинаешь терять над собой контроль, пугаешься, быстро выскакиваешь из душа, энергично растираешься, так, что все тело начинает приятно покалывать, и постепенно приходишь в себя. Вот это да! Почти 11 вечера, это что же, в душе простояла почти 3 часа? Не слабо!... Что же, котенку миску корма и молока, себе стакан чая, и в постельку. Хорошо, что сообразила волосы шапочкой прикрыть, а то бы еще сколько не спать, пока высохнут, фены ты не терпишь, от них волосы сохнут и секутся... Теперь ночнушка. Ты выбираешь новую, из прохладного нежно-розового шелка, длиной чуть ниже середины бедра, тонкие бретельки поддерживают кружевной лиф с раскошным бантом под грудью. Вздохнув, залезаешь под одеяло, выключаешь свет, и думаешь, что нужно, все-таки, завтра заглянуть в тот бутик, а то жалеть будешь, неплохо бы и в парикмахерскую зайти, сделать укладку. Потом ты засыпаешь...
Тимошка, просидевший все это время в своем убежище, крадется на кухню, довольно урча, расправляется с "Вискасом" и молоком, облизнувшись, сверкая зелеными глазами, деловито обходит темную квартиру, входит в комнату, легко вскакивает на кровать и тихо ложится на подушку рядом с головой спящей девушки.
Я - Юля. Я - волшебница и колдунья. Ты никогда не узнаешь, что повинуешься моей воле. Я смотрю на твое спящее лицо, и мне тебя становится жалко, и мне смешно, ты такой расстроенный, ничего-то ты еще не знаешь, и толком ничего не почувствовал. Подожди, я тебя еще проведу по всем кругам рая, но, если еще раз меня за шкирку схватишь, то, может, и куда еще отправлю, а пока... Ты еще не знаешь, что я сделала так, что выезд Вовкиной команды отложили на три недели, он придет к тебе завтра, не выспавшийся, голодный и усталый поделиться этой новостью со своим другом Ильей. Он придет к тебе сразу из военкомата, не заходя домой, не заходя даже к Светке, а ты будешь... Подожди, увидишь, недолго. Сейчас мы займемся другим, снами твоими займемся, подруга...
Тимошка обнюхивает Илюхино лицо, щекочет его своими длинными усами-антеннами, от чего лицо смешно морщится, чихает, отворачивается в дугую сторону. Довольный Тимошка теснее прижимается к голове Илюхи и начинает сладко урчать...
Ты сладко спишь. Ты видишь себя на пляже, ты не знаешь, где ты, что это за море, да и море ли, может-океан? Какая разница, ты лежишь на ослепительном песке в белом бикини, едва закрывающем твою грудь, странно знакомый тебе парень подходит к тебе, ты видишь из-под козырька своей шапочки его мускулистые ноги, неторопливо переворачиваешься на животик и ждешь. Он льет тебе на спину, а затем уверенными движениями, мягко и настойчиво втирает тебе в кожу плеч крем от загара, затем в руки, спину, ноги... Ты тихо слушаешь его руки и тебе хочется, чтобы это продолжалось всегда. Вы лежите на пляже весь день, зная, что это опасно, вредно для кожи, но не в силах уйти, а потом, крепко обнявшись, вместе смотрите на закат, какого ты никогда еще не видел, и, когда солнце уходит за горизонт, взявшись за руки, медленно идете по песку и набегающим волнам в быстро накатывающуюся бархатную темноту ночи.
